Неожиданно что-то изменилось.
Старый мир умер. Традиционно. Осень.
Как Заратустра, вспоминая про Бога, всякий раз не забывал добавить, что Бог умер (именно этот момент имеют ввиду, когда, по-традиции уже, говорят «З. читал, интересная книга, но согласен не со всем»), так и я, каждый раз вспоминая старый мир, всё больше убеждаюсь: мёртв.
Сегодня думал купить новый мобильник (как всегда). Вместо этого случайно взял Танец Дели Вырыпаева. Сейчас буду смотреть. После того, как дочитаю Достоевского, внезапно снова случившегося в моей жизни, который ловко и напрасно уже замаскировавшись поначалу под глупый девичий фельетон, паровозом, несущимся под откос на скорости, существующей лишь в кошмарных снах, завязал глубокую психологическую драму и перенёс в несуществующую вселенную, где затёртые в памяти лица старого мира по-новому пытаются объясниться мне в своих по-человечески природно-искренних поступках.
Да, всё ещё часто вспоминаю, думаю и мучаюсь, надеюсь и ругаюсь, но тут же с улыбкой: старый мир умер! Прощай!
Старый мир умер. Традиционно. Осень.
Как Заратустра, вспоминая про Бога, всякий раз не забывал добавить, что Бог умер (именно этот момент имеют ввиду, когда, по-традиции уже, говорят «З. читал, интересная книга, но согласен не со всем»), так и я, каждый раз вспоминая старый мир, всё больше убеждаюсь: мёртв.
Сегодня думал купить новый мобильник (как всегда). Вместо этого случайно взял Танец Дели Вырыпаева. Сейчас буду смотреть. После того, как дочитаю Достоевского, внезапно снова случившегося в моей жизни, который ловко и напрасно уже замаскировавшись поначалу под глупый девичий фельетон, паровозом, несущимся под откос на скорости, существующей лишь в кошмарных снах, завязал глубокую психологическую драму и перенёс в несуществующую вселенную, где затёртые в памяти лица старого мира по-новому пытаются объясниться мне в своих по-человечески природно-искренних поступках.
Да, всё ещё часто вспоминаю, думаю и мучаюсь, надеюсь и ругаюсь, но тут же с улыбкой: старый мир умер! Прощай!
Гнес.